Я пропаду в массовке, ведь я из таких же масс. Спросишь, почему улыбчивый, а это - просто маска.
Секс расслабляет, но не даёт покоя.
Раньше я был хороший, теперь скажи, какой я?
И насколько аморален
В этом мире безупречном, чистом и правильном?
читать дальшеГвендаллин взглянула в небо. Серое, тяжёлое, пасмурное. Проливной дождь был бы сейчас почти_спасением; резкий порыв прохладного ветра прямо в лицо - отрезвил бы. Но воздух был тёплый, погода - душной, а тучи казались каким-то издевательством. Напоминанием о том, что всё в своей жизни она получает только наполовину.
Вот тебе тучи, но никакого дождя. Вот тебе секс, но никакой любви. Даже рассмеяться хотелось. Громко рассмеяться прямо в это затянутое тучами небо. На, посмотри, что сделал со мной твой подарок.На, посмотри на меня, Вселенная, я почти_сломана. Почти?..
Смеха не было. Не получился. Вместо него горло и грудную клетку разодрал громкий кашель. Вместо смеха был кашель, который согнул Гвендаллин пополам.
Она не могла быть такой сильной, как хотелось бы. Такой сильной, как надо бы. Не могла рассмеяться в небо, не могла справиться с приступом кашля, не могла подавить слезы, выступившие на глазах.
Это состояние можно было хотя бы донести до дома. С ним можно было идти по улице, Гвендаллин была уверена в этом. Но, казалось, что мир рухнул прямо здесь и сейчас, и из-под руин никак не выбраться.
А когда рушится мир, разве имеет значение, где рухнется она сама?
Сидя на корточках и прикрывая лицо руками, Гвендаллин рыдала в голос, мысленно избегая осмысления своего состояния. Тоска скрутилась в болезненный жгут в районе солнечного сплетения. Мироощущение откличилось полностью, и то, что происходило вокруг неё, сейчас было совсем не важно.
Не было ни неба в насмешливых тучах, ни шумного города вокруг, ни двери подъезда, из которой она только что вышла. Была только тоска, сковывающая тело. Мешающая ретироваться с места преступления. Были только слёзы, стекающие с лица чёрными разводами от яркого макияжа. Были только вздрагивающие от каждого всхлипа плечи, обтянутые кожаной курткой.
По-честному, Гвендаллин больная истеричка. Деффектная психопатка. Нарывающий прыщ на идеальном лице общества. Она ненавидела себя за такие состояния, но ничего не могла с ними поделать. Ненависть благодаря этому лишь увеличивалась в сто крат, застревала комом в горле, который мешал дышать.
Гвендаллин была сгустком этой ненависти, смешанной с тоской. Сгустком, который каждый здравомыслящий человек отталкивает как можно дальше от себя. Сгустком, который в данный момент разрывался от переизбытка двух этих компонентов.
Поглаживания по спине она заметила не сразу. Как её приобняли за плечи - тоже. И только знакомый голос смог пробиться сквозь силовое поле её истерики:
- Венди, Венди!
Уязвлённая внезапно накатившим устойчивым чувством стыда, она отняла лицо от ладоней. Первые мгновения мир не мог обрести привычную чёткость из-за пелены слёз, всё ещё застилавшей глаза. Но черты лица обнимавшего её были слишком знакомыми, слишком детально изученными.
Ну конечно, ну и о чём она думала? Отдать всё своё существо эмоциям, отключив разум - причём не отходя от его подъезда!
Где-то под носом проскочило мимолётное дежавю: всё начиналось именно так. История началась с её слёз. Неужели композиция кольцевая? Неужели это конец?
Все эти вопросы не были произнесены вслух, но этого и не требовалось. Всё и так читалось в заплаканных глазах. В один миг всё чувства и эмоции собрались в грудной клетке большим комком тепла....
- Мы заигрались, Гвендаллин.
... И тут же взорвались, оставив на своём месте зияющую пустоту.
Эта фраза была сказано с идеальной чёткостью, с болезненной холодностью. Полнота собственного имени ударила по ушам. Ударила по лицу будто бы, и хотелось сказать хоть что-нибудь, но слова застряли где-то на задворках сознания. Обжигающее тепло объятий Криса отступило от её плеч.
Он встал и протянул ей руку, но это уже не имело значения. Она уже не могла цепляться за эту руку. Не могла цепляться за этого человека. Гвендаллин поднялась сама. Каждое движение отзывалось невыносимой болью в каждой клеточке тела и давалось с титаническим трудом. Каждое движение отдавалось болезненной пульсацией в черепной коробке.
Кристофер говорил что-то ещё, но она уже не слышала. Человек, который несколько мгновений назад был самым родным и близким, вдруг перестал быть частью её мира. Он говорил где-то за пределами вселенной Гвендаллин, и услышать его не было возможности.
Её лицо, ещё несколько мгновений назад отражавшее все переживания, вдруг стало совершенно непроницаемым. Гвендаллин глубоко вздохнула - тёплый воздух стекловатой осел на лёгких. Выдохнула, снова взглянув в небо. Мир замер в ожидании, не давая никаких знаков. Не думая совершенно ни о чём, Гвендаллин развернулась и пошла прочь.
Она могла бы до поздней ночи кидать тело из улицы в улицу. Могла бы бродить по городу, выискивая глазами знаки, что делать дальше. Так она поступала раньше. Так она поступила в ту ночь, когда две параллельно идущих прямых, обозначающих судьбу Кристофера и её собственную, где-то надломились и пересеклись.
Сегодня ноги привели её домой. Потом - в ванну. В ванне руки открыли кран и умыли лицо холодной водой. После этого тело легло на кровать в комнате, а глаза уставились в потолок. Гвендаллин не знала, сколько она так пролежала прежде, чем уснуть.
Проснувшись, она обнаружила, что на улице уже было темно. Она выглянула в окно - дождя, по-видимому, так и не было. И физически, и морально Гвендаллин ощущала себя так, будто её разбили на микроскопические кусочки и склеили обратно. Неровно и не без утери каких-то важных деталей, но склеили.
Болела голова, но уснуть снова не получалось. Этого она боялась больше всего - неизбежности осмысления произошедшего. Её только что попытались сдать обратно в магазин игрушек, как бракованную, но гарантия уже кончилась, и пришлось выбросить на помойку. Где-то в районе сердца затаилось ощущение, что-то упустила.
"Чем-то" была любовь. Она узнала, что это такое, прикоснулась к ней, на этом всё. На этом Вселенная решила, что Гвендаллин хватит. Кошмарно было осознавать, что потеряла она всего лишь одного человека, на которого у неё и прав-то никаких не было, а боль была такой, будто в одночасье у неё забрали всё, что имело хоть какое-то значение.
Внезапно Гвендаллин почувствовала себя нестерпимо грязной. Она так яростно тёрлась мочалкой в душе, будто желала избавиться от собственной кожи. От кожи, к которой ещё сегодня прикасался Кристофер.
К р и с т о ф е р. Имя казалось каким-то чужеродным элементом, случайно врезавшимся в мысли. Случайно врезавшимися в жизнь несколько месяцев назад.
Кристофер. Простое имя, простой человек. Как тысячи и миллионы других, как сама Гвендаллин. Есть ли смысл в их встрече? Есть ли смысл в том, что их связывало?
"То, что их связывало" - даже отношениями не назовёшь. Просто секс - разве это правильно? Этот вопрос жил в Гвендаллин с самого первого раза, когда они переспали, но пока они делали это постоянно, его как-то можно было спрятать от себя. Всё, что угодно можно было спрятать от себя, пока Кристофер был... Рядом?
Казалось бы, куда уж ближе, чем делить с человеком постель, но разве это можно было назвать "рядом" в том смысле, в котором хотелось бы?
Увы, никакая вода не могла смыть всю грязь, накопившуюся за это время. Любовь должна быть чистой, непорочной. Вот тогда она настоящая. А секс - это не любовь, это даже не отношения. Эти выводы были элементарными, как дважды два и тупыми, как деревянный стол.
Раньше Гвендаллин могла сказать о себе только одну правду, не скривив душой. Она могла сказать:
- Я умею любить.
Теперь даже фраза "Я умею делать минет" казалась ей более правдоподобной. Она честно не могла понять, как оказалась в такой ситуации и, конечно же, понятия не имела, как действовать дальше.
Плотно закрыв дверь в свою спальню, Гвендаллин закурила первую сигарету с тех пор, как вышла от Кристофера.
Раньше я был хороший, теперь скажи, какой я?
И насколько аморален
В этом мире безупречном, чистом и правильном?
читать дальшеГвендаллин взглянула в небо. Серое, тяжёлое, пасмурное. Проливной дождь был бы сейчас почти_спасением; резкий порыв прохладного ветра прямо в лицо - отрезвил бы. Но воздух был тёплый, погода - душной, а тучи казались каким-то издевательством. Напоминанием о том, что всё в своей жизни она получает только наполовину.
Вот тебе тучи, но никакого дождя. Вот тебе секс, но никакой любви. Даже рассмеяться хотелось. Громко рассмеяться прямо в это затянутое тучами небо. На, посмотри, что сделал со мной твой подарок.На, посмотри на меня, Вселенная, я почти_сломана. Почти?..
Смеха не было. Не получился. Вместо него горло и грудную клетку разодрал громкий кашель. Вместо смеха был кашель, который согнул Гвендаллин пополам.
Она не могла быть такой сильной, как хотелось бы. Такой сильной, как надо бы. Не могла рассмеяться в небо, не могла справиться с приступом кашля, не могла подавить слезы, выступившие на глазах.
Это состояние можно было хотя бы донести до дома. С ним можно было идти по улице, Гвендаллин была уверена в этом. Но, казалось, что мир рухнул прямо здесь и сейчас, и из-под руин никак не выбраться.
А когда рушится мир, разве имеет значение, где рухнется она сама?
Сидя на корточках и прикрывая лицо руками, Гвендаллин рыдала в голос, мысленно избегая осмысления своего состояния. Тоска скрутилась в болезненный жгут в районе солнечного сплетения. Мироощущение откличилось полностью, и то, что происходило вокруг неё, сейчас было совсем не важно.
Не было ни неба в насмешливых тучах, ни шумного города вокруг, ни двери подъезда, из которой она только что вышла. Была только тоска, сковывающая тело. Мешающая ретироваться с места преступления. Были только слёзы, стекающие с лица чёрными разводами от яркого макияжа. Были только вздрагивающие от каждого всхлипа плечи, обтянутые кожаной курткой.
По-честному, Гвендаллин больная истеричка. Деффектная психопатка. Нарывающий прыщ на идеальном лице общества. Она ненавидела себя за такие состояния, но ничего не могла с ними поделать. Ненависть благодаря этому лишь увеличивалась в сто крат, застревала комом в горле, который мешал дышать.
Гвендаллин была сгустком этой ненависти, смешанной с тоской. Сгустком, который каждый здравомыслящий человек отталкивает как можно дальше от себя. Сгустком, который в данный момент разрывался от переизбытка двух этих компонентов.
Поглаживания по спине она заметила не сразу. Как её приобняли за плечи - тоже. И только знакомый голос смог пробиться сквозь силовое поле её истерики:
- Венди, Венди!
Уязвлённая внезапно накатившим устойчивым чувством стыда, она отняла лицо от ладоней. Первые мгновения мир не мог обрести привычную чёткость из-за пелены слёз, всё ещё застилавшей глаза. Но черты лица обнимавшего её были слишком знакомыми, слишком детально изученными.
Ну конечно, ну и о чём она думала? Отдать всё своё существо эмоциям, отключив разум - причём не отходя от его подъезда!
Где-то под носом проскочило мимолётное дежавю: всё начиналось именно так. История началась с её слёз. Неужели композиция кольцевая? Неужели это конец?
Все эти вопросы не были произнесены вслух, но этого и не требовалось. Всё и так читалось в заплаканных глазах. В один миг всё чувства и эмоции собрались в грудной клетке большим комком тепла....
- Мы заигрались, Гвендаллин.
... И тут же взорвались, оставив на своём месте зияющую пустоту.
Эта фраза была сказано с идеальной чёткостью, с болезненной холодностью. Полнота собственного имени ударила по ушам. Ударила по лицу будто бы, и хотелось сказать хоть что-нибудь, но слова застряли где-то на задворках сознания. Обжигающее тепло объятий Криса отступило от её плеч.
Он встал и протянул ей руку, но это уже не имело значения. Она уже не могла цепляться за эту руку. Не могла цепляться за этого человека. Гвендаллин поднялась сама. Каждое движение отзывалось невыносимой болью в каждой клеточке тела и давалось с титаническим трудом. Каждое движение отдавалось болезненной пульсацией в черепной коробке.
Кристофер говорил что-то ещё, но она уже не слышала. Человек, который несколько мгновений назад был самым родным и близким, вдруг перестал быть частью её мира. Он говорил где-то за пределами вселенной Гвендаллин, и услышать его не было возможности.
Её лицо, ещё несколько мгновений назад отражавшее все переживания, вдруг стало совершенно непроницаемым. Гвендаллин глубоко вздохнула - тёплый воздух стекловатой осел на лёгких. Выдохнула, снова взглянув в небо. Мир замер в ожидании, не давая никаких знаков. Не думая совершенно ни о чём, Гвендаллин развернулась и пошла прочь.
Она могла бы до поздней ночи кидать тело из улицы в улицу. Могла бы бродить по городу, выискивая глазами знаки, что делать дальше. Так она поступала раньше. Так она поступила в ту ночь, когда две параллельно идущих прямых, обозначающих судьбу Кристофера и её собственную, где-то надломились и пересеклись.
Сегодня ноги привели её домой. Потом - в ванну. В ванне руки открыли кран и умыли лицо холодной водой. После этого тело легло на кровать в комнате, а глаза уставились в потолок. Гвендаллин не знала, сколько она так пролежала прежде, чем уснуть.
Проснувшись, она обнаружила, что на улице уже было темно. Она выглянула в окно - дождя, по-видимому, так и не было. И физически, и морально Гвендаллин ощущала себя так, будто её разбили на микроскопические кусочки и склеили обратно. Неровно и не без утери каких-то важных деталей, но склеили.
Болела голова, но уснуть снова не получалось. Этого она боялась больше всего - неизбежности осмысления произошедшего. Её только что попытались сдать обратно в магазин игрушек, как бракованную, но гарантия уже кончилась, и пришлось выбросить на помойку. Где-то в районе сердца затаилось ощущение, что-то упустила.
"Чем-то" была любовь. Она узнала, что это такое, прикоснулась к ней, на этом всё. На этом Вселенная решила, что Гвендаллин хватит. Кошмарно было осознавать, что потеряла она всего лишь одного человека, на которого у неё и прав-то никаких не было, а боль была такой, будто в одночасье у неё забрали всё, что имело хоть какое-то значение.
Внезапно Гвендаллин почувствовала себя нестерпимо грязной. Она так яростно тёрлась мочалкой в душе, будто желала избавиться от собственной кожи. От кожи, к которой ещё сегодня прикасался Кристофер.
К р и с т о ф е р. Имя казалось каким-то чужеродным элементом, случайно врезавшимся в мысли. Случайно врезавшимися в жизнь несколько месяцев назад.
Кристофер. Простое имя, простой человек. Как тысячи и миллионы других, как сама Гвендаллин. Есть ли смысл в их встрече? Есть ли смысл в том, что их связывало?
"То, что их связывало" - даже отношениями не назовёшь. Просто секс - разве это правильно? Этот вопрос жил в Гвендаллин с самого первого раза, когда они переспали, но пока они делали это постоянно, его как-то можно было спрятать от себя. Всё, что угодно можно было спрятать от себя, пока Кристофер был... Рядом?
Казалось бы, куда уж ближе, чем делить с человеком постель, но разве это можно было назвать "рядом" в том смысле, в котором хотелось бы?
Увы, никакая вода не могла смыть всю грязь, накопившуюся за это время. Любовь должна быть чистой, непорочной. Вот тогда она настоящая. А секс - это не любовь, это даже не отношения. Эти выводы были элементарными, как дважды два и тупыми, как деревянный стол.
Раньше Гвендаллин могла сказать о себе только одну правду, не скривив душой. Она могла сказать:
- Я умею любить.
Теперь даже фраза "Я умею делать минет" казалась ей более правдоподобной. Она честно не могла понять, как оказалась в такой ситуации и, конечно же, понятия не имела, как действовать дальше.
Плотно закрыв дверь в свою спальню, Гвендаллин закурила первую сигарету с тех пор, как вышла от Кристофера.