Похоже, Буковски писал про нас.

[JulchenRiddle]

Это же просто жуткая грязь,
Неужели ты не чувствуешь кожей?
Похоже, Буковски писал про нас,
А может,
Мы персонажи графомана,
Который у классиков ворует сюжеты.
Это же просто грязь ебаная,
Ты что, не чувствуешь этого?

- Чарльз Буковски.

Гвендаллин вытягивает ноги в чёрных капроновых колготках и зевает. Крис сидит спиной к ней, уставившись в монитор компьютера. Иллюзия идиллии, почти_семья. Обоим уютно в обществе друг друга, но нет ничего, даже издали напоминающего любовь. Ощущение такое, что она когда-то безусловно была между ними, но давно кончилась, оставив на своём месте крепкую связь иного рода. Как будто они давно утра или способность любить друг друга взаправду.

- И что это значит?

Сойер не оборачивается, не делает свою фразу наигранно-удивлённой. За месяц знакомства с Риддл он привык ко всякого рода странностям. Иногда они даже нравились, иногда - раздражали до невозможного. Всё зависело от настроения Криса и того, что именно скажет Гвендаллин.

- Похоже, он писал про нас.

Гвендаллин переворачивается на живот и тянется к сумке, которую небрежно бросила подле кровати. Ей бы аккуратно оставить её на тумбе, ей бы повесить её на крючок в прихожей вместе с пальто, которое, кстати, валялось на стуле. Ей бы вести себя по-скромному в чужом доме, но вот только она не чувствовала, что этот дом ей чужой. И себя здесь чужой не чувствовала.

Сегодня она заявилась сюда прямо после школы и не видела в этом решительно ничего постыдного и предосудительного. Тем более, что Крис на занятия явиться не изволил, а значит, никто не заметил бы их, идущих вместе в одну сторону. Тем более, что после утомительного учебного дня, наполненного получением бесполезных знаний и не менее бесполезными разговорами, ничто так не расслабляет как хороший секс и хоть какой-нибудь кофе. И пусть кофе будет растворимым и самым дешёвым, а чашка с ним так и останется стоять на кухонном столе, ни разу не тронутая.

- А, это тот, которого ты читаешь. И что же там?

Кристофер включил музыку. Гвендаллин вздрогнула от громкости, установленной по умолчанию, но он почти сразу убавил звук. Если Риддл всегда равнодушно относилась к музыке, и зацепит её можно было либо хорошим текстом, либо атмосферностью, то Сойер в этом плане был почти_одержимым. Она не всегда понимала этого, так же, как он не всегда понимал её болтовню о литературе. Но это никогда не являлось причиной ссор - оба с радостью делились своими интересами и подробно объясняли друг другу всякие мелкие нюансы.

- В общем, если коротко, - секс, бухло, наркота. Жизнь во все тяжкие. Грязный реализм. Ты прочти, тебе понравится.

Немного порывшись в сумке, Гвендаллин достала оттуда небольшую книжку в мягком переплёте, озаглавленную словом "Женщины". Чуть выше - имя автора шрифтом поменьше. Она положила книгу на прикроватный тумбочек - туда, куда бы ей, по-хорошему, надо было бы поставить сумку.

- У меня тоже есть кое-что про нас. Ну, как мне кажется.

Кристофер переключил трек и, наконец, встал со своего места, направляясь к кровати.

- Хочу тебя под эту песню, Венди.

Где-то краем уха она всё же слышала слова, но они почти не имели значения, когда губы Криса накрывали её собственные. Когда его тонкие длинные пальцы почти больно сжимали её бёдра, а её собственные руки зарылись ему в волосы. Вокалист надрывался на заднем плане:

You come around when you find me faithless,
You come around when you find me faceless.

Кристофер кусает Гвендаллин за нижнюю губу, коленями раздвигает ей ноги и наваливается всем весом. Когда они, наконец, разрывают поцелуй, Риддл смотрит удивлённо, потому что такого ещё не было. Потому что раньше Крис был призраком, не способным причинить боль, а теперь его руки скользят вверх по животу и останавливаются на груди, стискивая её.

- Хочу тебя сзади, Венди.

Говорит он это не как просьбу, скорее как предупреждение, потому что в дальнейшем она опомниться не успевает, как всё происходит. Кристофер тянет за волосы и целует в позвоночник. Всё слишком быстро, слишком резко, слишком мимолётно. Не то, чтобы Гвендаллин была против, но и в восторге от таких перемен она почему-то не пребывала.

После - ей тяжело поверить, что всё это и правда имело место быть. Она допивает остывший плохой кофе, сидя на кухне, пока Кристофер принимает душ. После - ей легче решить, что всё это было сном, вот только на ключице цветёт след от его зубов, а на внутренней стороне бёдер синяки в форме его пальцев.

В этот день Гвендаллин впервые больно. Венди впервые больно. В этот день в её душу вселяется неподдельный страх. Страх за то, что тот, кто так ласково называл её Венди и целовал в лоб на прощание, оказался не таким безвредным, как ей казалось по началу. Кристофер мог причинить ей боль - это открытые убивало. Причём боль не только физическую, ведь когда он кончал, наматывая её волосы на кулак, с его губ сорвалось непростительно-непроизвольное:

- Эмили...
***
У Кристофера была любовь. И было то, что в глазах Гвендаллин делало эту любовь безусловно настоящей - отсутствие взаимности. Она всегда считала, что в безответной любви просто-напросто нет места фальши. Она там ни к чему. Когда любят оба, кто-то может притворяться, кто-то - врать, но когда любит один - всё это не имеет смысла.

Она была уверена в этом, потому что и сама любила невзаимно. Любила уже два года человека, который никогда не давал ей даже намёка на то, что когда-то они будут вместе.

- Рыжие волосы, голубые глаза. Ростом примерно с тебя. Комплекция тоже схожая. Я могу говорить о нём часами, но разве это имеет смысл?

Гвендаллин три раза щёлкает зажигалкой тёмно-синего цвета, прежде чем та даёт ей слабый огонёк. Она сидит на письменном столе Кристофера, опустив ступни на его ноги. Он - на стуле, одна рука у неё на колене, другая - на мышке компьютера.

- Всё имеет свой смысл. Помни это. И говори, пожалуйста.

Фоном играет музыка, которую ставит Крис. Он никак не может остановиться на одной композиции, и хмурит брови, сводя их у переносицы. На него подобное состояние находит время от времени: даже самые любимые песни кажутся какими-то скучными, и их прослушивание не приносит никакого удовольствия.

- Знаешь, лучше ты мне кое-что расскажи...

Голос Гвендаллин становится тише, интонация, с которой она говорит - задумчивее. Впервые она боится о чём-то спросить у Криса. Впервые она боится задеть что-то личное. Он смотрит на неё внимательно-выжидающе, и в синих глазах не различить ничего. Понимая, что реплики от Сойера не дождёшься, Риддл говорит дальше, чувствуя, как дрожат колени:

- Ты назвал меня Эмили на прошлой неделе... Эмили Фарадей?

Спросить "Ты всё ещё любишь её?" или "Она и есть та самая?" - было бы чем-то лишним. К тому же, выдавливать из себя важные слова Гвендаллин удавалось с трудом. Крис тяжело вздохнул и, шумно выдыхая, ответил:

- Блять.

Музыка, играющая в комнате, перестала иметь для него какое-либо значение, он приложил к лицу правую ладонь и сделал ещё один глубокий вздох. Гвендаллин стало не по себе, и она уже успела пожалеть о вопросе, когда Крис с мертвенным спокойствием изрёк:

- Да, это она. Ты прямо в цель. Мне стыдно, что я назвал тебя чужим именем. Прости, пожалуйста.

Крис боялся посмотреть на Гвендаллин, боялся увидеть в её взгляде осуждение или боль; боялся, но всё равно взглянул. Как в детстве - легче всего в воду заходить с разбегу. Легче всего сделать то, что сделать боишься, рывком. Крис резко повернул голову и посмотрел ей в глаза.

... И увидел в них странное, почти_болезненное понимание. Хрупкая, белая, как фарфор, рука Гвендаллин легла к нему на плечо. Сигарета тлеет в другой, и Гвендаллин подносит её к губам Криса. Он делает глубокую затяжку.

- Если хочешь, можешь рассказывать мне. Если хочешь, сделаем вид, что этого никогда не было.

В этот момент, в момент, когда она так сильно пытается ему угодить, что подавляет в себе все претензии и любопытство, Сойеру впервые становится по-настоящему страшно за то, что их с ней связывает. Он знает, Гвендаллин попала по полной. И не важно, кого она там любила до этого. У неё появилась новая зависимость, даже если сама она этого ещё не поняла.